Николай Довгай Черная косточка
|
9И скажите мне теперь, что такое наша жизнь? Не знаете? Вот то-то и оно! Ну, так я вам скажу! Вся наша жизнь – это лишь сон. И сейчас я докажу вам это, как дважды два – четыре. Смотрите: вот мы спим. И снится нам, что мы где-то там суетимся, о чем-то хлопочем… А проснулись – и уже почти ничего не помним. Так, лишь какие-то смутные обрывки полуистертых картин. Да и те, глядишь, к вечеру нами уже забыты. А наша жизнь? Смутно так припоминается, что вроде когда-то учился в школе, стрелял за какой-то девчонкой, женился, монтулил на стройках… И все это тянется, тянется безликой серой полосой, так, что душе и зацепиться не за что. Иной раз встретишь на улице человека – вроде бы и рожа знакомая… а силишься вспомнить, где ты его встречал, при каких обстоятельствах – и не можешь. То ли вкалывали вместе когда-то? то ли, по-молодости лет, бухали в укромном дворике? А девчонку, за которой стрелял в пятом, или в седьмом классе, и вообще не узнаешь при встрече. И остаются в памяти лишь какие-то загогулины, некие клочки тусклых воспоминаний. (Вот она и выдумывает себе мадагаскарских слонов!) А черти, что гнались за тобой у кладбища, и немцы с гиперболоидом, и тот, шароголовый, в литом костюмчике – все это тоже вплетается в твой тяжелый, тревожный сон! Да, пожалуй, в этом сне, еще рельефней всех иных событий выступает! (Я ведь и сейчас весь тот ужас, что испытал, когда меня фрицы резали лазерным лучом, как вспомню – так вздрогну!) Так что же тогда в нашей жизни сон, а что – реальность? А? Так я вам скажу – все, все сон и пшик! Все эти блуждания по кривым лабиринтам греха – пустышка! И лишь светлые проблески в нашей душе – настоящее! …Пришел я как-то до хаты после работы. И такой усталый, такой разбитый – мама мия! еле ноги приволок. А дело-то уже осенью было, на дворе слякоть, и к тому же еще я весь продрог на сыром ветру, как тот Тузик. Ну, и решил принять ванну, отогреться маленько. Напустил, значит, горячей воды, разделся, залез в воду, да еще и дверь за собой на задвижку закрыл. Ну, и лежу, кости парю. И вдруг так мне плохо стало! Чувствую, губы отяжелели, сердце придавило… Хочу крикнуть, Людку на помощь позвать – а не могу и губами пошевелить. Ну, а ванная-то почти до краев наполнена, я и сполз в воду прямо с головой. И хочу приподняться, хапануть воздуха – а сам лежу беспомощный, как бревно. И уже глаза закрылись, и вокруг меня темнота. И то ли сон, то ли видение в этот момент на меня находит: вот, скрючился я весь, как тот ребенок в утробе матери, и плавно так опускаюсь на дно глубокого водоема. И до того мне там, на дне, покойно и хорошо! И усталость уходит куда-то, и силы утекают, и чувствую, что уже умираю, и что ни за что на свете мне из этого водоема не всплыть. И вдруг – бац: сноп белого света с правого бока. А в этом снопу – святая божья матерь в сиянии ореола! И, фьють! надвигается на меня! И, прямо на глазах, увеличивается в размерах! И чувствую – в сердце толчок. И силы стали вливаться в меня непонятно откуда. А святая Божья матерь, в луче света, по такой кривой траектории от меня удаляется, удаляется, и, одновременно с этим, уменьшаться в размерах стала. Ну, я и пришел до тямы, и высунул голову из воды. Хапанул воздуха, отдышался маленько, и вылез из ванны. И вот тогда-то в сознании моем все и перевернулось. И понял я тогда – не умом, а сердцем понял, что дорог я святой божьей матери, и что она всю мою непутевую жизнь меня оберегала. А я ж, подлец, свинья я эдакая, только и делал, что гадил да пакостил вокруг. А она все это терпела, и верила в меня! И ждала, когда ж я, наконец, человеком стану! И стал я мысленно святую божью матерь благодарить за свое спасение. И поклялся я тогда ей – в сердце своем, перед богом поклялся, что брошу пить, и стану совсем, совсем другим человеком! Да вот только, паршивец такой, не сдержал слова! Неделю, может быть, продержался – не пил, не сквернословил, и вообще не трепал языком почем зря. Каждую мысль свою отслеживал, все пытался на ноги встать. Да не удержался, снова свалился в канаву, к грязным свиньям. И хрюкаю там, с ними и по сей день. …Бабушку свою я помню смутно. Женщина грузная, крупная, дородная, с лицом добрым и морщинистым – таким она представляется мне сейчас, спустя много лет. В последнее время у бабушки ослабло зрение, и она с трудом передвигалась по комнатам и маленькому дворику, опираясь на палочку. Ноги у нее были очень толстые, в шерстяных чулках, которые она не снимала даже и летом. Ходила бабушка тяжелой, шаркающей походкой, тяжело дыша – но ела, если не постилась, все подряд, и могла запросто выпить стакан красного вина, хотя ей уже и перевалило за девяносто. В молодости моя бабушка батрачила на какого-то пана, и всегда отзывалась о нем очень хорошо. Она всю свою жизнь была великой труженицей – поначалу служила наймичкой, потом обстирывала и обслуживала большую семью, торговала на базаре пирожками и всякой снедью. У нее не было образования. Она была безграмотна и не умела даже читать и писать. И, как и все необразованные люди (как думалось мне в ту пору) моя бабушка свято верила в Бога. А дедушка был портовым грузчиком. Он умер, когда я был еще совсем маленьким – так что я и не помню его совсем. Несмотря на все лихолетья – революцию, войны (две мировые и одну гражданскую), несмотря на послевоенную разруху и голодовки, бабушка умудрилась родить семерых детей: пять мальчиков и две девочки. И одна из них, Тамара Ивановна – моя мать. Отец был шишкой – директором фабрики культбыттоваров. Мать пошла в бабушку – в юности была сочной, крупной и красивой девушкой. А отец – среднего роста, с впалой грудью и узкоплеч. У него были черные волосы, зализанные назад, и короткие усики. Лицо длинное, с впалыми щеками и черными жгучими глазами. Когда мне было около тринадцати лет, мои родители разошлись. К тому времени моя мать уже располнела, расплылась, и батя, хотя и был старше ее почти на десять лет, ушел к молодой. Он развелся с матерью и женился на своей секретарше – эффектной девятнадцатилетней блондинке. Для директора фабрики, коммуниста, это был отчаянный шаг. За такое в те времена по головке не гладили – он мог лишиться не только должности, но и партбилета. Впрочем, все это я тогда не понимал. А остался в моей памяти такой эпизод. Зимний вечер. Идет снег, и папка приехал к нам домой за какими-то вещами, а потом он засобирался уходить. И вот идет он к машине, со своими пожитками, в хромовых поскрипывающих сапогах, а я бегу следом за ним по улице и кричу: «Папа! Папа!» И так мне хочется броситься к нему на шею, и обнять его, и прижаться к его впалым, родным щекам! А он оборачивается, и кричит: «Тома, забери ребенка! Да забери же ты его, наконец!» И уходит все дальше, к машине, и вот машина уже отъезжает, а я сажусь в сугроб и реву, реву! Бабушка соблюдала все религиозные праздники. Она ходила в церковь, постилась – а мы считали все это пережитком прошлого. У отца стояли на полке две книжки: «Справочник Атеиста» и «Забавное Евангелие», которые он хорошенько проштудировал и потому считал себя «подкованным» в вопросах религии. Однако с бабушкой он никогда не спорил на религиозные темы – считал, что она «темная» и ее все равно не переубедить. Единственное, что он требовал от нее – так это чтобы она не портила своим церковным влиянием ему ребенка. Но бабушка портила. Упорно портила. В красном углу у нее стоял иконостас с иконами, и на нем всегда теплилась свеча. Она готовила на рождество кутью, узвар и всякие вкуснячие блюда. Она кропила нас святой водой на Пасху, а я, как дичок, увертывались от брызг и кричал: «Не брызгай на меня! В этой воде поп ноги мыл!» И откуда я нахватался таких глупостей? То ли в школе нас так научили, что в святой воде попы ноги моют, и от нее можно заразиться и заболеть. То ли это отец так мне внушил? Но, главное, бабушка выкрала меня из дому, когда я был еще грудным младенцем, отнесла в церковь и окрестила! И с этим ни моя мать, ни мой партийный отец поделать ничего не могли. И что бы потом они не говорили, бабушка отвечала: – Зато теперь он находится под покровом господа Бога. И Бог не оставит его своей милостью. Папка фыркал, раздражался, но не спорил. Крестик родители мне носить запретили. Да и вообразить себе такое – пионера с крестиком на шее было, конечно, невозможно. И о чем только не передумал я, лежа на больничной койке? Чего не перебрал в своей памяти… И как-то незаметно для самого себя погрузился в глубокий сон. И снится мне, словно я нахожусь в своей родной школе. И сижу я за партой, вместе с другими учениками. И уже прошло очень много лет с тех пор, как все мы вышли из школы и стали взрослыми людьми. А учительница сидит за своим столом и выдает нам наши тетрадки. И, вы ж знаете, как это бывает, когда проснешься и начинаешь вспоминать свой сон. Что-то запомнится отчетливо, ясно, а что-то расплывчато, и как бы кусками. (Как, впрочем, и когда начнешь вспоминать свою жизнь). Я уже и не помню теперь, как выглядела в моем сне та моя первая учительница. Помню только, что это была моя первая учительница, и что она выдавала нам наши тетрадки по правописанию за первый класс. И вот, открываю я свою тетрадку и вижу свои упражнения по русскому языку. И слова, написанные круглым каллиграфическим почерком. А кое-где – пометки и исправления, сделанные учительской рукой. И вот сижу я, над этой своей школьной тетрадочкой и, как дурак, плачу. На эти свои первые буковки, которые я когда-то выводил своей детской, неумелой ручонкой гляжу – и реву. И представляю себе, с каким тщанием я выводил тогда эти буковки, и каким был чистым и наивным мальчиком. И вот гляжу, под моими заданиями кое-где учительской рукой сделаны какие-то пометки. И такие они нечеткие, блеклые. И тогда я напрягаю зрение, чтобы прочесть эти приписки. А они начинают при этом проявляться, словно живые. И вот читаю: «Ян Наделин – добрый, отзывчивый мальчик, всегда готов придти на помощь своему товарищу. Пользуется заслуженным авторитетом в классе. Все его любят и уважают». Любят и уважают! И как прочел я эти слова – так слезы у меня и брызнули из глаз. И вот закрыл я лицо ладонями, чтобы никто не увидел моих слез, и сижу за своей партой, реву. И сердце у меня этими слезами так и омывается, словно водой живой. И хотя и плачу – но на душе не только тоскливо, а и радостно, светло. Словно сам господь в мое сердце вошел. И тут, каким-то неведомым образом, как это бывает только во сне, я вдруг оказываюсь у себя дома. А дом-то полон людьми. Тут и Артур, и Людка, и еще какие-то типы по комнатам бродят. И некуда мне от них деться. И вот забился я со своей волшебной тетрадочкой в уголок, к самому краешку стола, и опять стал листать тетрадочку. И, знаете ли, хочется мне ее показать всем этим людям, что по комнатам шастают. Вот, мол, какой я! Пользуюсь заслуженным авторитетом! Все меня любят и уважают! А буковки, какие красивые – одно загляденье! Но боюсь. Не поймут. Засмеют. И, главное, непременно опошлят мое письмо сокровенное. Потому закрыл я от всех руками свою тетрадь, и смотрю на мои школьные задания сам, никому их не показывая. Когда Руслан ко мне подходит. Я ему и говорю: «Смотри, сын, как твой папка в первом классе красиво писал! Не то, что ты. Уже в четвертый класс ходишь, а до сих пор пером водишь, как курица лапой» Он посмотрел на письмо, и отвечает: – Па-думаешь! И я тоже так могу! – Ладно,– говорю, – иди. И чему Вас там только в школе учат? А сам снова в пометки учительские всматриваюсь. И вот опять они проявляются перед моими глазами. Я и читаю: «Ян Наделин для меня – загадка. Живой, подвижный мальчик. Обладает тонким чувством юмора и буйной фантазией. Выделяется среди своих сверстников добротой и готовностью первым придти на выручку. После школы ему надо идти в университет, ПТУ для него – слишком мало». А дальше, чувствую, написано самое главное. Что-то такое, что я непременно должен узнать. И тут – топ, топ, топ! Я и проснулся. А это мой сосед по койке, как тот слон, в туалет побежал. (Хотя Людка и уверяла, что я буду лежать в отдельной палате, как кум королю – а пока я дрых, мне какого-то бедолагу подселили). Так что самого главного о себе я не прочел. А жаль. Но, с другой стороны, если бы тот больной в туалет не поскакал – я, может быть, этот сон бы заспал, и вообще бы его потом не вспомнил. Вы, конечно, знаете притчу о блудном сыне? Как он ушел из отчего дома, и промотал все родительское состояние, а потом батрачил на разных людей и ел вместе со свиньями, да еще и был этому рад? А потом раскаялся в своих поступках, вспомнил о своем отце, и вернулся к нему в отчий дом, готовый быть в нем самым последним рабом. И отец его вышел ему навстречу, и встретил его с великой радостью, и устроил пир в честь своего блудного сына. Знаете, да? Ну, так вот: я так не могу! И не то, что не хочу – а не могу. Ну, как будто что-то внутри меня держит. (Бесы, бесы сидят!) И как подумаю, да как представлю себе, что надобно предстать во всей своей наготе перед отцом небесным… Страшно, братцы. Да и неудобняк. Начудил, наворотил дел, а теперь, слышь, попхнулся весь в грязи, со своим свиным рылом… И как сопоставлю, кто он, и кто – я… И как начну приставать к нему со своими просьбами… Мол, дай то, да пошли это… Ну, он и пошлет… Ведь Бог-то – в самое сердце зрит, его не проведешь! Скажет, отойди от меня, не знаю, кто ты. Так что раскаяться, попросить у Бога прощения – кишка тонка. И долго, долго думал я, лежа в дурдоме, на эту тему. И знаете, что удумал? Решил действовать не напрямую, а стороной. Надумал просить помощи у святой божьей матери. Чтоб не оставляла она меня своей милостью. Чтоб заступилась за меня перед господом Богом и умолила Его меня простить. Ведь как самому оправдаться? Никак. Жизнь профукал, божий дар пропил. Был дурным сыном, дурным мужем, дурным отцом. Вот и не смею теперь голову поднять. Одна надежда – на нашу царицу небесную, на нашу заступницу. Я, лично, так думаю. А вы как считаете? В общем, помолюсь-ка я пресвятой божьей матери, чтоб не оставила она меня своей милостью. Чтоб заступилась за меня перед господом Богом. Люди! Помолитесь и вы за меня, непутевого, за душу мою забубенную… И… И… быть может, и Вас тогда господь Бог простит! Об авторе этой книги  Довгай Николай Иванович Член Межрегионального Союза Писателей Украины, гл. редактор электронной Литературной Газеты Путник. г. Херсон  ^ Нечаянная Встреча.  Оставить свой комментарий на сайте Нечаянная встреча (Нажмите CIRL и щелкните ссылку) Похожие по теме книги:  Утраченный свет, скачать бесплатно (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку)  Друзья до гроба, скачать бесплатно (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку) С другими произведениями автора Вы можете ознакомиться на сайте Литературной газеты Путник (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку)   Литературные проекты Николая Довгая Нечаянная встреча (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку)  Литературная газета Путник (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку)  Портал Литературной газеты Путник (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку)  Форум Литературной газеты Путник (Нажмите CIRL и щелкните ссылку или картинку) Николай Довгай 1 Клетка - танцплощадка в парке имени Ленина |
Похожие:
 | Николай Довгай Утраченный свет ... | | Николай Довгай Футбольный репортаж Здравствуйте, дорогие товарищи! Начинаем наш репортаж о мачте одной шестнадцатой финала кубка Советского Союза по футболу между командами... |
| Окрасы для записи в родословные Полностью черная собака или черная с маленьким белым пятнышком на груди и возможно белыми кончиками лап | | В центре — Николай Апаликов В 2012 году на олимпиаде в Лондоне Николай Ковалёв завоевал бронзовую медаль в личных соревнованиях саблистов |
| Уколов Николай Иванович Николай Иванович Уколов родился в Николай Иванович Уколов родился в 1932-м году в Башкирии. Окончил художественное училище в г. Советская Гавань. Жил в Кувандыке,... | | Николай Петров: «Шоу-бизнес сегодня ведёт непримиримую войну с серьёзной культурой» Статья ««Я за честную игру» Пианист Николай Петров о детях, взятках и егэ» из номера |
| Конкурс «Мумии» Мероприятие получилось очень веселым и задорным. Все участники были в костюмах. По результатам праздника был выбран «Мистер Осень».... | | Документи 1. /М/Мамонтов Николай Семенович/Мамонтов Николай Семёнович.doc |
| Сценарий композиции «Николай Чудотворец» (2010 год) Русская Православная Церковь отмечает День Святителя Николая Чудотворца. Святитель Николай считается покровителем путешественников... | | Берегу, покой границы берегу Тетрадка, листок, тракторист, звездочка, приморский, косточка, пригородный, безногий |